Мастер и Маргарита

(По роману М. А. Булгакова "Мастер и Маргарита")

"Из всех писателей 20-х — 30-х гг. XX века, наверное, Михаил Булгаков в наибольшей мере сохраняется в российс­ком общественном сознании. Сохраняется не столько своей биографией, из которой вспоминают обычно его письма Ста­лину и единственный телефонный разговор с тираном, сколь­ко своими гениальными произведениями, главное из кото­рых — "Мастер и Маргарита". Каждому следующему поколе­нию читателей роман открывается новыми гранями. Вспом­ним хотя бы "осетрину второй свежести", и придет на ум печальная мысль, что вечно в России все второй свежести, все, кроме литературы. Булгаков это как раз блестяще дока­зал", — вот так в нескольких словах Борис Соколов, извест­ный исследователь творчества Булгакова, сумел показать, ка­кой вклад внес писатель в русскую и мировую литера­туру. Выдающиеся творческие умы признают роман "Мас­тер и Маргарита" одним из величайших творений двадца­того века.

Далеко не все способны осмыслить "Мастера и Маргари­ту" в том идеологическом и философском ключе, который предлагает автор. Конечно, чтобы вникнуть, понять все под­робности романа, человек должен обладать высокой культур­ной подготовленностью и исторической осведомленностью по многим вопросам, но феномен восприятия произведения в том, что "Мастера и Маргариту" перечитывают и юные. Дело в том, вероятно, что молодежь привлекает фантастичность про­изведения с элементом сказки, и даже если подросток не спосо­бен понять сложные истины и глубинный смысл произведе­ния, он воспринимает то, что способно заставить работать воображение и фантазию.

Булгаков, предчувствуя свою смерть, осознавал "Мастера и Маргариту" как "последний закатный роман", как завещание, как свое послание человечеству (что самое удивительное, пи­сал он это произведение "в стол", для себя, совсем не уверен­ный в перспективе публикации шедевра).

Одна из самых загадочных фигур романа "Мастер и Маргарита", безусловно, Мастер — историк, сделавшийся писателем. Сам автор назвал его героем, но познакомил с ним читателя только в 13-й главе. Многие исследователи не считают Мастера главным героем романа. Другая загад­ка — прототип Мастера. Существует множество версий по этому поводу.

Мастер   —   во   многом   автобиографический   герой.   Его

возраст в момент действия романа ("человек примерно трид­цати восьми лет" предстает в лечебнице перед Иваном Бездомным) - это в точности возраст Булгакова в мае 1929 г. Газетная кампания против Мастера и его романа о Понтии Пилате напоминает газетную кампанию против Булгакова в связи с повестью "Роковые яйца", пьесами "Дни Турбиных", "Бег", "Зойкина квартира", "Багровый остров" и романом "Белая гвардия". Сходство Мастера и Булгакова еще и в том, что последний, несмотря на литературную травлю, не отказался от своего творчества, не стал "запуган­ным услужающим", конъюнктурщиком и продолжал слу­жить настоящему искусству. Так и Мастер создал свой шедевр о Понтии Пилате, "угадал" истину, посвятил жизнь искусству - единственный из московских деятелей культу­ры не стал писать на заказ,   о том,  "что  можно".

Вместе с тем у Мастера много и других, самых неожи­данных прототипов. Его портрет: "бритый, темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами и со свешивающим­ся на лоб клоком волос" выдает несомненное сходство с Н. В. Гоголем. Надо сказать, что Булгаков считал его своим главным учителем. И Мастер, как Гоголь, по обра­зованию был историком и сжег рукопись своего романа. Кроме того, в романе заметен ряд стилистических паралле­лей с  Гоголем.

И, конечно, невозможно не провести параллелей между Ма­стером и созданным им Иешуа Га-Ноцри. Иешуа - носитель общечеловеческой истины, а Мастер - единственный в Москве человек, выбравший верный творческий и жизненный путь. Их объединяет подвижничество, мессианство, для которых не су­ществует временных рамок. Но Мастер недостоин света, кото­рый олицетворяет Иешуа, потому что отступил от своей задачи служить чистому, божественному искусству, проявил слабость и сжег роман, и от безысходности он сам пришел в дом скорби. Но не властен над ним и мир дьявола — Мастер достоин по­коя, вечного дома. Только там сломленный душевными стра­даниями Мастер может вновь обрести роман и соединиться со своей романтической возлюбленной Маргаритой, которая от­правляется вместе с ним в свой последний путь. Она заключи­ла сделку с дьяволом ради спасения Мастера и поэтому достойна прощения. Любовь Мастера к Маргарите во многом не­земная, вечная любовь. Мастер равнодушен к радостям семей­ной жизни. Он не помнит имени своей жены, не стремится иметь детей, а когда состоял в браке и работал историком в музее, то, по собственному признанию, жил "одиноко, не имея родных и почти не имея знакомых в Москве". Мастер осознал свое писа­тельское призвание, бросил службу и в арбатском подвале за­сел за роман о Понтии Пилате. И рядом с ним неотступно была  Маргарита...

Главным ее прототипом послужила третья жена писате­ля Е. С. Булгакова. В литературном же плане Маргарита восходит к Маргарите "Фауста" И. В,  Гете.

С образом Маргариты связан в романе мотив милосер­дия. Она просит после великого бала у Сатаны за несча­стную Фриду, тогда как ей явственно намекают на просьбу об освобождении Мастера. Она говорит: "Я просила вас за Фриду только потому, что имела неосторожность подать ей твердую надежду. Она ждет, мессир, она верит в мою мощь. И если она останется обманутой, я попаду в ужасное по­ложение. Я не буду иметь покоя всю жизнь. Ничего не поделаешь! Так уж вышло". Но этим не ограничивается в романе милосердие Маргариты. Даже будучи ведьмой, она не теряет самых светлых человеческих качеств. Мысль Досто­евского, высказанная в романе "Братья Карамазовы" о сле­зинке ребенка как высшей мере добра и зла, проиллюстри­рована эпизодом, когда Маргарита, крушащая дом Драмли-та, видит в одной из комнат испуганного четырехлетнего мальчика и прекращает разгром. Маргарита — символ той .вечной женственности, о которой поет мистический хор в финале   гетевского   "Фауста":

Все быстротечное—

Символ, сравненье.

Цель бесконечная

Здесь в достиженье.

Здесь — заповеданность

Истины всей.

Вечная женственность тянет нас к ней.

(Перевод Б. Пастернака)