М. И. ЦВЕТАЕВА

Исповедальная лирика Марины Цветаевой

Мои стихи — дневник.

М. Цветаева

Замечательный русский поэт Марина Цветаева однажды сказала: "Я не верю стихам, которые — льются. Рвутся — да!" И доказывала это на протяжении всей жизни собствен­ными — рвущимися из сердца — строками. Это были удиви­тельно живые стихи о пережитом, не просто о выстраданном — о потрясшем. И в них всегда было и есть дыхание. В самом прямом смысле: слышно, как человек дышит. Все стихи Цветаевой имеют источник, имя которому — душа поэта.

Если душародиласъ крылатой — Что ей хоромы — и что ей хаты/

Даже в самых первых, наивных, но уже талантливых сти­хах проявилось лучшее качество Цветаевой как поэта — тож­дество между личностью, жизнью и словом. Вот почему мы говорим, что вся поэзия ее — исповедь!

В октябре 1910 года Цветаева, еще ученица гимназии, на собственные деньги издает свой первый сборник стихов "Ве­черний альбом". Первая книга - дневник очень наблюда­тельного и одаренного ребенка: ничего не выдумано, ничего не приукрашено — все прожито ею:

Ах, этот мир и счастье быть на свете Еще невзрослый передаст ли стих?

Уже в первой книге есть предельная искренность, ясно выраженная индивидуальность, даже нота трагизма среди наи­вных и светлых стихов:

Ты дал мне детство — лучше сказки И дай мне смерть — в семнадцать лет —

На такие "детские стихир откликнулись настоящие мас­тера. М. Волошин писал, что эти стихи "нужно читать под­ряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна". Об интимности, исповедальности стихов Марины Цветаевой писал в 1910 году и В. Брюсов: "Когда читаешь ее книги, минутами становится неловко, словно заглянул нескром­но через полузакрытое окно в чужую квартиру... Появляются уже не поэтические создания, но просто страницы чужого днев­ника".

Первые стихи — это обращение к матери, разговор с сест­рой Асей, с подругами, признание в любви, поклонение Напо­леону, размышления о смерти, любви, жизни. Это все, чем полна девочка в начале жизни, в светлых надеждах, в роман­тических мечтах:

Храни, Господь, твой голос звонкий И мудрый ум в 16 лет!

Своего возлюбленного и мужа Марина Цветаева звала в стихах "царевичем", "чародеем", и сила ее любви не была тай­ной для читателя. Цветаева не могла любить, не восхищаясь, не преклоняясь:

В его лице я рыцарству верна.

Всем вам, кто жил и умирал без страху, —

Такие — в роковые времена —

Слагают стансы — и идут на плаху.

В 1912 году появляется вторая книга Цветаевой — "Вол­шебный фонарь", а затем в 1913 году — избранное "Из двух книг", куда вошли лучшие стихотворения начинающей по­этессы. Темы и образы этих книг объединяет "детскость" — условная ориентация на романтическое видение мира глаза­ми ребенка; детская влюбленность, непосредственность, любо­вание жизнью. Поэтический язык этих сборников универса­лен и включает традиционный набор символов литературы первого десятилетия XX в. Способность "закреплять теку­щий миг" и автобиографичность стихотворений придают им дневниковую направленность. В предисловии к сборнику "Из двух книг" Цветаева уже открыто говорит о дневниковости: "Все это было. Мои стихи — дневник, моя поэзия — поэзия собственных имен".

Поиск своего нового поэтического "я" отражается в по­эзии Цветаевой 1913—1915 годов, объединенной в сборнике "Юношеские стихотворения" (он не опубликован). Сохраняя дневниковую последовательность, ее творчество "переходит" от условности к вполне жизненной откровенности; особое значение приобретают всевозможные подробности, детали быта. В произведениях тех лет она стремится воплотить то, о чем говорила еще в предисловии к избранному "Из двух книг": "Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест — и форму руки, его кинувшей; не только вздох — и вырез губ, с кото­рых он, легкий, слетел. Не презирайте внешнего!.." Поиск нового отразился и на общей организации ее стихов. Она широко использует логическое ударение, переносы, паузы не только для усиления экспрессивности стиха, но и для семан­тического контраста, для создания особого интонационного жеста.

События первой мировой войны вносят новый пафос в русскую поэзию, и в лирике Цветаевой тоже намечается но­вый этап. Предреволюционные годы в ее творчестве отмечены появлением русских фольклорных мотивов, использованием традиций городского "жестокого" романса, частушек, закля­тий. В стихотворениях 1916 года, впоследствии вошедших в "Версты", обретают жизнь такие исконно цветаевские темы, как Россия, поэзия, любовь.

В этот период дочь Цветаевой Аля стала для матери гор­достью, ожиданием чего-то из ряда вон выходящего:

Все будет тебе покорно, И все при тебе — стихи. Ты будешь, как я - бесспорно -И лучше писать стихи...

Ариадна Эфрон и вправду родилась замечательно талант­ливым человеком и смогла бы реализовать свои огромные способности, если бы не трудная ее судьба — сталинские ла­геря, поселение.

Далекая от политики, Марина Цветаева в своей "дневни­ковой" поэзии показала и отношение к революции, стала даже пророчицей:

Свершается страшная спевка, — Обедня еще впереди! Свобода! — Гулящая девка На шалой солдатской груди!

Стихи, написанные в 1917—1920годах, вошли в сборник "Лебединый стан". Оказалось, что не только о чувствах ин­тимных может писать Цветаева: церковная Россия, Москва, юнкера, убитые в Нижнем, Корнилов, белогвардейцы ("белые звезды", "белые праведники") — вот образы этого сборника. Революция и гражданская война с болью прошли сквозь сер­дце Цветаевой, и пришло понимание, как прозрение: больно всем — и белым, и красным!

Белый был — красным стал: Кровь обагрила. Красным был — белым стал: Смерть  победила.

Когда прежняя, привычная и понятная жизнь была уже разрушена, когда Цветаева осталась с дочерью, должна была выживать, стихи ее особенно стали похожи на странички дневника. Она начинает одно стихотворение словами: "Ты хочешь знать, как дни проходят?" И стихи рассказывают об этих днях — "Чердачный дворец мой...", "Высоко мое окон­це...", "Сижу без света и без хлеба...",  "О,  скромный мой

KpOBl"

И самое страшное — смерть от голода двухлетней дочери Ирины — тоже в стихах. Это исповедь матери, которая не смогла спасти двух дочерей и спасла одну!

Дверуки — ласкать, разглаживать Нежные головки пышные. Две руки — и вот одна из них За ночь оказалась лишняя.

По стихам М. Цветаевой можно безошибочно составить ее биографию.

И отъезд из России в 1922 году, и горькие годы эмиграции, и столь же горькое возвращение (дочь, муж, сестра арестова­ны, встречи с ними уже не будет никогда). Экспрессивность и философская глубина, психологизм и мифотворчество, траге­дия разлуки и острота одиночества становятся отличитель­ными чертами поэзии Цветаевой этих лет. Большинство из созданного так и осталось неопубликованным. Последний при­жизненный авторский сборник Цветаевой "После России" вышел в Париже весной 1928 года. В него вошли почти все стихотворения, написанные с лета 1922 по 1925 год. Эта книга, хронологически продолжающая "Ремесло" (апрель 1921 — апрель 1922), по праву считается вершиной лирики по­этессы.

В 1939 году вслед за мужем и дочерью Цветаева с сыном возвратилась на родину. Начавшаяся война, эвакуация за­бросили ее в Елабугу, где 31 августа 1941 года она покончила с собой. И, конечно, все в дневнике: "Мне — совестно, что я еще жива", в записке сыну: "Прости меня, но дальше было бы хуже" и в стихах:

Пора гасить фонарь Наддверный...

Так заканчивается "дневник" Цветаевой, ее повесть о се­бе — ее стихи. Она знала, в чем ее беда — в том, что для нее "нет ни одной внешней вещи, все - в сердце и судьбе".

Она так щедро расточала себя, но от этого становилась только богаче — как источник: чем больше черпаешь из него, тем больше он наполняется. Цветаева нашла точную и мудрую формулу: "Равенство дара души и слова - вот поэт". Ее собственный талант полностью соответствовал этой фор­муле. "Живу, созерцая свою жизнь, всю жизнь — у меня нет возраста и нет лица. Может быть, я - сама жизнь". Цветае­ва права, ставя знак равенства между поэтом и жизнью. Вся сила таланта пошла у нее на то, чтобы выразить эту полноту жизни.

В поэзии виден весь человек.  Он весь просвечивается насквозь. Нельзя скрыть ни волнение, ни пустоту, ни по­шлость, ни равнодушие. Марина Цветаева писала все без утайки, молитвенно, навынос. Ее слово — это ее жест, голос, мысль, явь и сон, сердцебиение. Но даже этого всего недо­статочно для характеристики ее манеры, стиля, лично­сти. Скорее так: Цветаева произносит монолог длиной в лирический том, длиной в целую жизнь. Лирика, эпос, драма, статья, перевод, письмо — все это, вместе взятое, дневник жадной к жизни, чуткой, чувствительной, гордой души.