Москва А. С. Грибоедова и А. С. Пушкина

А, батюшка, признайтесь, что едва Где сыщется столица, как Москва.

А. С. Грибоедов

Москва... как много в этом звуке Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!

А. С. Пушкин

Москва дала России Грибоедова и Пушкина. Это их ма­лая родина, и неудивительно, что жизнь героев их произведе­ний связана с Москвой, Сегодня вам покажут дом Фамусова, сохранившийся в центре города, сегодня можно проехать по столице маршрутом, которым когда-то везли по Москве лю­бимую героиню Пушкина Татьяну. Но не географическое, не столичное положение интересовало художников слова. Их интересовала Москва как высшая после Петербурга точка дворянской цивилизации. Какие же мысли и чувства вызы­вает Москва?

Откроем комедию Грибоедова "Горе от ума". Нас встреча­ет богатый московский барин и видный сановник Фамусов, списанный с родного дяди самого автора. Но это не исключа­ет его типизации: "Что за тузы живут в Москве и умирают!" Это хранитель старинных традиций, для которого дядя Мак­сим Петрович, вельможа екатерининских времен, служит иде­алом. Фамусову нравится надменный нрав, пышный вид, роль в свете и при дворе. Высшее положение в обществе — глав­ное мерило. "Кто беден, тот тебе не пара", - говорит он Со­фье. Для него зять с чинами да звездами интересен. Вот Ска­лозуб - желанный. Внутреннее достоинство для чинов и для тузов - ничто!

Пускай себе разумником слыви, А в семью не включат.

Да, в Москве свои понятия о чести: "Когда же надо подслужиться, и он сгибался вперегиб". Вот эта готовность сыграть при случае шутовскую роль, забыв свой возраст и надменный нрав, и есть ключ к высокому положению. Все остальное несущественно, в том числе и служба: "Подпи­сано, так с плеч долой". Тех же, кому "прислуживаться тошно", Фамусов требует на пушечный выстрел не подпус­кать к столицам. Московские тузы — противники учености. Их самих ею не обморочишь, но они радеют о других: от ученья развелись безумные люди, совершаются безумные дела. Надо уничтожить книги. Однако светское воспитание для барышень Фамусов признает, хотя и знает, что это накладно. Брюзжа по поводу Кузнецкого моста, средоточия французской моды, Фамусов вполне подчиняется такой моде, дом его "открыт для званых и незваных, особенно из ино­странных".

Все знают господа друг о друге, потому так боятся обще­ственного мнения, так от него зависят. Внешне все должно быть пристойно, а уж внутри дома - ни-ни! "Что станет гово­рить княгиня Марья АлексевнаГ* 

Своего суждения не имеет не только безродный секре­тарь, но и сам хозяин. Он привык думать, как все, повто­рять расхожие истории своего круга. Фамусов в восторге от всего московского, юношей, дам, девиц. Сатирична Москва в изображении Грибоедова, однако есть в характере Фамусова и хорошие черты: изрядная доля добродушия, широкое гостеприимство, хлебосольство, отличающее москвичей вооб­ще. Хотя отзывчивость, правда, несколько извращенная: "Ну, как не порадеть родному человечку". Извечная нрав­ственная всеядность ("хоть честный человек, хоть нет — для вас ровнехонько про всех готов обед") характерна для подобных людей.

В образе Фамусова отразилась умственная косность и са­модовольство старинного московского барства. И ничто не способно изменить таких, как он.

—С тех пор дороги, тротуары Дома и все на новый лад.

—Дома новы, но предрассудки стары...

(Из диалога Фамусова с Чацким)

И это истина. Как истина и то, что все эти Фамусовы добродушны только до известной черты. Как только кто-то представляется им нежелательно опасным, они ощетини­ваются и показывают острые клыки. Сумасшедший! — вот их приговор умному справедливому человеку. Изгонят и опять успокоятся. Московские баре любят играть в благо­детелей. Человек с такой жизненной программой, как у Молчалина, не пропадет и всегда найдет покровителей: "Частенько там мы покровительство находим, где не ме­тим". Целый ряд представителей московского общества: Скалозуб, Загорецкий, Репетилов, Хрюмины, Тугоуховские -живая галерея московского общества 20-х годов XIX века, с отличавшим его невежеством и полным отсутствием высших интересов, стремлений и запросов. Праздная жизнь Москвы вся заполнена балами, обедами, всевозможными разорительными  затеями,   вроде  крепостного  балета.   Их 

отличает полное презрение к человеческому достоинству крепостного, которого не стеснялись менять на борзую со­баку, кормить с собаками, могли отнимать и продавать его детей. В этом обществе пышно расцветают сплетни и пе­ресуды. Боятся не дурных поступков — они сплошь и рядом, а пересудов: "Грех — не беда...", "Как можно против всех!" - восклицают Тугоуховские.

Взглянем еще раз на общество, собравшееся у Фамусова: пересуды о людях и нарядах, смешение французского языка с нижегородским, дух пустого, рабского, слепого подража­ния... Грибоедову удалось уловить и запечатлеть в своей комедии тот "особый отпечаток", который лежит на "всем московском".

В пользу верности этой картины говорит общность ее у Грибоедова с сатирическими зарисовками московской жизни в седьмой главе "Евгения Онегина". Не случайно Пушкин берет к этой главе эпиграф из "Горя от ума":

Гоненъе на Москву! Что значит видеть свет! Где ж лучше? Где нас нет.

Вместе с тем, начиная рассказ о Москве, Пушкин не может не посмотреть на нее с других позиций: патриота, истинного гражданина, может быть, защитника. Ведь недавно Москва доказала лучшие качества русских:

Напрасно ждал Наполеон... Нет, не пошла Москва моя К нему с повинной головою.

И те же дворяне, лучшие из них, движимые патрио­тическим порывом, стали во главе сопротивления Напо­леону.

Москва готовила пожар Нетерпеливому    герою.

И тем не менее и для Пушкина Москва — олицетворение закостенелого барства:

Но в них не видно перемен; Все в них на старый образец.

И дело не в старых чепцах и гриме, дело в более суще­ственном:

Все то же лжет Любовь Петровна, Иван Петрович так же глуп.

Напрасно героиня романа "вслушаться желает в беседы, в общий разговор":

Все в них так бледно, равнодушно, Они клевещут даже скучно. Не вспыхнет мысли в целы сутки... Не дрогнет сердце хоть для шутки.

Пушкин как бы довершил грибоедовскую сатиру на "мос­ковское барство". Его "отпускные гусары, записные франты, архивные юноши с чопорными взглядами" — явление нари­цательное. "Шум, хохот, беготня, поклоны, галоп, мазурка, вальс..." — вот она, жизнь московского "общества". Здесь все по старинке: по старинке вершат дела, делают карьеру, выда­ют замуж, заключают выгодные сделки, хранят традиции ста­рого, чуть ли не екатерининских времен, барства. Вальяжная, хлебосольная, никуда не спешащая вторая столица, деревен­ская родственница столицы первой — Петербурга.

Стоят на московских бульварах два памятника двум Алек­сандрам Сергеевичам, а мимо них течет московская толпа. Интересно, что написали бы о сегодняшней Москве наши ве­ликие поэты?