ДЖОН АПДАЙК Миф и
реальность в романе Д. Апдайка "Кентавр"
Роман
Д. Апдайка "Кентавр" принадлежит одновременно к мифологическому и
вместе с тем растущему из земли искусству.
Как
пересказать самое дорогое воспоминание? Как воссоздать для любимой девушки
свой мальчишеский мир? Как это сделать, если прошлое, как и настоящее, зыбко,
неустойчиво, очертания их расплываются и едва уловима грань между тем, что
было, и тем, что кажется, между порядком и хаосом?
Именно
таков мир в романе "Кентавр". Художник Питер Колдуэлл разговаривает
со своей возлюбленной, рассказывает ей о себе, о детстве, о своем отце, думает
о настоящем, возвращается в прошлое.
Не
сразу понимаешь, когда происходит действие: в 1947 году или пятнадцать лет
спустя, или вообще во времена кентавров. Можно, конечно, попытаться пересказать
книгу в хронологической последовательности, прозаически "вытянуть"
ее в том порядке, в котором происходили события, отобрав только эпизоды
реальные, отбросив мифологию. Но упорядочивать роман Апдайка таким способом
нельзя: в искусстве от перемены мест слагаемых сумма всегда меняется. Мир в
романе "Кентавр" — это мир, в котором причудливо смешаны вчера и сегодня.
Но книга Апдайка не ребус, рассчитанный лишь на изощренную сообразительность и
специальные знания. Ее можно воспринимать как сказку, и тогда не покажется
странным, что герой романа все еще живет и действует после того, как мы
прочитали посвященный ему некролог, что в учителя стреляют не из традиционной
рогатки, а его ранят настоящей стрелой. Много в книге причудливого вымысла. А
боль от ранения — истинная.
Для
чего живет человек? Об этом всегда спрашивали герои Апдайка, об этом тоскливо
спрашивают представители семьи Колдуэллов в трех поколениях.
Что же противостоит хаосу? Той черной пропасти, в которую неизбежно
попадает рано или поздно и в которую сегодня ежеминутно может быть повержено
все человечество? Что защищает, что ограждает человека от хаоса, что же дает
силу жить?
Может
быть, спасет религия? Но она не спасла и деда-священника, так тосковавшего на
смертном одре. Его печальный опыт закрыл путь к религии для его сына и внука.
Множество
людей защищает от хаоса другая вера — вера в возможность преобразования
общества. Но у героев Апдай-ка, да и у него самого, ее нет.
От
хаоса могут спасти и разные виды человеческих ощущений; причастности к родине,
городу, заводу, школе, а также осознание связи с другими людьми. Но герой
Апдай-ка одинок. Не может помочь ему и любовь. Жена уже плохо слышит своего
мужа. Возникшее было чувство к Вере Гаммел ближе к миру фантастическому, чем к
реальности.
Но
все-таки мир и человек в романе Апдайка не тонут в хаосе. Опора Джорджа
Колдуэлла - доброта.
Он -
странный человек, ведет себя странно. Даже его уродливая, найденная в ящике для
утиля шапочка, столь ненавистная сыну, — это ведь, по сути, шутовской колпак,
только что без бубенцов.
По
реакции на мир, по интонациям речи герою уже не шестнадцать, а пятьдесят, и все
равно он нисколько не повзрослел.
Он
чувствует свою ответственность за всех людей. Доброта Колдуэлла, однако, не
вознаграждается. Герой обречен, потому что он беспомощен, добр и жалок.
Его
доброта не достается сыну в наследство. Питер и не пытается подражать отцу. Он
из другого теста. Он по-иному противостоит хаосу. С детства он воспринимает мир
в зримых очертаниях, в красках. Питер становится художником. Запечатлеть на
полотне ускользающие мгновения, удержать этот свой мир.... Ведь больше никто,
ни один человек на земле так не увидит, не изобразит маленькую ферму близ
городка Олинджер в штате Пенсильвания. И тогда крошечный этот мирок тоже канет
в Лету вслед за другими бесчисленными мирами и мирками.
Но
писатель Апдайк вовсе не подчиняется природе. Он ее преобразует, он властно
творит свой мир.
Мифология
— при всех снижающих подробностях о жизни богов — все же сохраняет в романе
значение нормы, образца, гармонии.
Стремление
к гармонии, к эстетическому порядку у Алдай-ка глубоко противоречиво: он хочет
дать слепок той части хаоса, в которой и живут его герои, то есть неизбежно
впустить хаос на свои страницы. Но вместе с тем и обуздать его, удержать
ускользающее, странное, причудливое.
Если
полностью довериться писателю, его реальность и фантазия предстают во все более
стройном, единственном в своем роде сочетании.
В
первой же главе ясно, как сочетаются разные планы у Апдайка. Учителя ранило
стрелой. Ему больно, а класс смеется. Смех противный, он переходит "в
визгливый лай". У самого учителя видения одно страшнее другого: то ему кажется*
что он — огромная птица, то, что его мозг — кусок мяса, который он спасает от
хищных зубов. Он бежит из класса, закрывая дверь, "под звериный
торжествующий рев".
Столь
же отвратительно и возвращение в класс. Колдуэлл боится. И не зря. Потому что в
класс пришел директор школы Зиммерман. Он одновременно и Зевс-громовержец.
Стрела Колдуэлла — громоотвод.
Класс
ведет себя подло, подыгрывает директору, а Колдуэлл позволяет издеваться над
собой.
С
огромным трудом учитель заставляет себя продолжить урок. Он делает это
увлеченно, талантливо, но его никто не слушает. И герою невольно кажется, что
учитель он плохой, и жизнь прожита зря. Вот та реальность, что встает за
фантасмагорией мыслей, ощущений, поступков в первой сцене романа.
Раненый
Колдуэлл бежит из класса, из школы в гараж Гаммела, где ему вынимают стрелу.
Вокруг
еще реалии города Олинджера, — школа, трамвай, склад, ящик из-под кока-колы...
Но эти реалии уже вытесняются мифологическими, Колдуэлл уже цокает копытами,
при разговоре о современных детях он вспоминает своих учеников — Ахилла,
Геракла, Ясона, гараж похож на пещеру, а когда он уходит, вслед ему гогочут
циклопы.
Все
это напоминает какой-то хаос. Однако и хаосу и страху все-таки противостоит
человек. Вот как скажет об этом учитель, заканчивая тяжелый урок: "Минуту
назад, с отточенным кремнем, с тлеющим трутом, с предвкушением смерти
появилось новое животное с трагической судьбой, животное..." — зазвенел
звонок, по коридорам огромного здания прокатился грохот; дурнота захлестнула
Колдуэлла, но он совладал с собой...
Переходы
из одного художественного мира в другой у Апдайка не всегда плавны, подчас они
головокружительны. Тогда сбивается настройка на одну волну, и все мертвеет,
обнажается конструкция, за блистательной сценой видны пыльные задники
декораций. Автор сам это чувствует, ведь Питер недаром говорит: "Последнюю
грань мне не преодолеть".
|