гетман коронный Станислав Жолкевский с войсками польськими, при которых было и
малороссийских шесть полков тысячных с есаулом генеральным Потребичем, а прочие
расставлены от стороны Крыма для удержания татар от их набегов. Король польский
Сигизмунд находился поблизу своей армии на Волыни. Войска польские сошлися с
турецкими в урочище на Цецоре и дали баталию с упорным стремлением с обеих сторон.
Она продолжалась более пяти часов с переменным счастием и, наконец, решилась
победою над поляками, кои были разбиты и рассеяны. Козаки малороссийские, быв при
сем между двумя врагами, тайными и явными, работали обыкновенно, как на панщине,
или как невольники работают. Но когда дошло дело до поражения и расстройства
польского, тут они довольно себя показали, сделав отступ неустрашимый и порядочный
с сильною своею батавою, которою много спасли и поляков, скрывшихся за их ряды.
При множестве побитых и полоненых войск польских и козацких убит там и сотник
черкасского полка Михайло Хмельницкий; а сые его, юный Зиновий Хмельницкий взят в
плен и отведен с прочими в Турцию.
598
Хмельницкий оный есть потомок Венжика
Хмельницкого, прежде бывшего гетмана малороссийского; он считаясь в боярах или
чиновной шляхте малороссийской, имел в вечистом владении своем местечко Субботов с
хуторами и знатными угодьями, а в нем каменную церковь и монастырь, предками его и
им сооруженные. По службе воинской имел он чин сотника в реестровом Черкасском
полку; но по характеру, вспомогаемому хорошим достатком, значил вельможу края
здешнего. В супружестве за ним была дочь гетмана Богдана Анастасия, и от сего
супружества рожденный сын Зиновий Хмельницкий получил при крещении его другое имя,
дедовское с матерней стороны — Богдана, данное ему по обычаю римских католиков от
восприемного отца его, князя Сангушка. Сей Зиновий Хмельницкий, яко единственный
сын у отца своего, воспитан им в Варшаве, попечением прямо отеческим и иждивением
вельможеским. Все тогдашние классы изящных наук прошел он под руководством
наилучших учителей, щедротою приобретенных. Природная острота и дарования
оправдали старания отеческие и учительские. При других его знаниях, особенно
искусен он был в первейших европейских языках, а паче в латинском и греческом, за
что отменно любили его и почитали римское духовенство и польские вольможи; да и
сам король Сигизмунд лично его знал и всегда отличал между сверстниками. А посему,
когда Зиновий, бывши волонтером при отце своем на сражении Цецорском, полонен
турками и ими продан из Царьграда в Крым тамошнему мурзе, именем Ярысу, то король,
выкупив его из Крыма своею суммою, оставил у дел при своем кабинете и в чинах
своей гвардии. Он в 1629 году бывши с войсками королевскими в походе против
волохов и венгров, полонил командою своею двух князей волошских, Кантемиров, и
представил их королю.
Зиновий, находясь
при короле, посещал однажды отечество свое, Малороссию, и, сведав здесь, что
польское правительство под распоряжением Чаплинского, наместника гетманского или
иначе дозорца чигиринского, по планам и разводам инженеров французских в 1638 году
воздвигнуло нарочито сильную крепость, Кадаком названную, над рекою Днепром, между
пределов малороссийских и запорожских, устроенную с политическим умыслом, чтобы
воспящать сообщению между сих единокровных народов, а паче их войск, одно другому
вспомогающих, восхотел посмотреть Зиновий устроение оной и бывши на том месте,
вопрошен был Чаплинским на языке латинском: «Подтвердит ли он мнение всех
знатоков, что крепость сия есть непобедимая?» На сие отвечал Хмельницкий с
кротостию на том же латинском языке, что он «еще не слыхал и нигде не читывал,
чтобы созданное руками человеческими не могло быть такими же человеческими руками
разрушено, а одно творение божие есть прочно». Чаплинский, сочтя изречение сие за
слова возмутительные или замысл какой значущий, тотчас арестовал Хмельницкого и
отослал под стражу в Чигирин. Но дочь Чаплинского — Анна, освободя секретно
Хмельницкого из-под стражи, дала способ уехать ему и возвратиться в Варшаву, где
он жаловался на Чаплинского королю и получил в удовлетворение то, что Чаплинскому
в наказание за своевольный и оскорбительный поступок его над гвардейским офицером
обрезан был чрез стражника Скобичевского один ус.
Умножившиеся от поляков разнообразные
малороссиянам налоги, притеснения и всех родов насилия подвигнули в 1623 году
Константина Ивановича, князя Острожского, воеводу киевского, принесть самые
убедительнейшие жалобы королю и сенату о горестном состоянии народа руского,
доведенного до крайности урядниками и войсками польскими, управлявшими
Малороссиею, и что мера своевольства их и бесчиния превосходит всякое терпение. По
сим жалобам много ходатайствовал Владислав, королевич польский, командовавший
многократно войсками малороссийскими и уважавший отличные заслуги их воинские при
походах на ливонцов и в Померанию, и Гданск в пользу союзной Швеции и преполезные
всему королевству польскому, которое так худо за них им платило. Друг Владиславов
— Густав Адольф, король шведский, также вступался за сие дело, представлял королю
и сенату через министра своего, резидующего в Варшаве, «что препринятия и подвиги
обоик союзных королевств, Польского и Шведского, на пользу обоюдную всегда
усовершенствованы были постоянною храбростию и мужеством войск руских,
составлявших центр армии польской; а беспримерное их послушание к начальству и
терпение нужд и тягостей воинских всегда его удивляло и восхищало, яко самовидца и
соучастника тех их подвигов; а потому он, бывши ими много одолжен, никогда
спокойно смотреть не может на чинимые войску тому и народу, их составляющему,
бесчеловечные насилия и варварство от своеволия распутных поляков, весьма худо
повинующихся своим правительствам и почти до безначалия дошедших, и что правление
польское, допустившее войска свои и шляхту до анархии, а владельцев и вельможей
поставившее в деспотизм самый неограниченный и права частные и общенародные всегда
презирающий, сомнительно есть в удержании союзов, с дружескими державами
заключенных и одним надежным правлением обеспеченных...»
По таким важным представлениям и жалобам
правительство польское, обнадежив народ руский и патриотов его своим вниманием и
скорым пособием, исполнило все то обыкновенно по-польски, т. е. до первого сейма,
состоящего в пиршествах и самохвальствах; и козаки малороссийские, соединенно с
запорожскими, в 1624 году принуждены выбрать себе гетманом полковника корсунского
Тараса Трясила6, не употреблявшего после сего названия, и с ним подняли оружие
против поляков оборонительное. И по сей системе, не чиня они над поляками никаких
поисков, собрались к городу Переяславлю и, расположив стан свой между рек Трубежа
и Альты, ожидали начинаний польских. Поляки стягались со всей Малороссии, а частию
и из Польши, и, собравшись в великих силах под командою коронного гетмана
Конецпольского, повели атаку на стан козацкий, укрепленный обозом и артиллериею с
окопами. Нападение повторяемо и всегда отбиваемо было несколько дней с великим
уроном польским. Наконец козаки, дождавшись польского праздника, панским телом
называемого, который они отправляют с пальбою и пиршествами, выслали в ту ночь
ползком знатную часть пехоты своей в одну ближайшую балку и на рассвете ударили с
двух сторон на стан польский, вломились в него и, застав многих поляков
полунагими, перекололи их, всех противившихся им истребили, а прочих перетопили в
реке и разогнали, получив стан их со всеми запасами и артиллериею в свою добычу.
После сего поражения польского,
названного Тарасовою ночью, были козаки разделены на многие корпусы и партии и
командированы Тарасом для очищения селений малороссийских от поляков и их
фаворитов; а себе взял Тарас удел на работу сию самый пространнейший. Вся месть
козацкая пала тогда на тех неверных. Они избиты целыми тысячами без всякой пощады,
а только с приговором и припевом аренд их пасочных и как они над ними ругались
угольными своими метами или значками. Правительство польское, получив известие о
поражении своих войск и об изгнании поляков из всей Малороссии, и что [...] их
прожектанты и лазутчики с талмудами своими также не были забыты и получили за
мытничество свое довольное возмездие, не предпринимало тогда ничего против
Малороссии, боясь короля шведского, который, считая за обиду, что представление
его о козаках малороссийских так худо уважено сеймом польским, привел войска свои
в движение на их границах, показывая вид к нападению на Польшу. Поляки же притом
береглись и от стороны царства Московского, в котором, во время междоусобий и
замешательств тамошних, происходивших от многих самозванцев и притязателей царства
того, достали себе город Смоленск с его уездами и всеми силами добычу сию
охраняли. А Тарас, побывши гетманом со славою девять лет, скончался спокойно.
По смерти Тараса, в 1632 году избрали
козаки гетманом из полковых обозных Семена Перевязку; но политика его,
сопровождаемая коварным предательством отечества, скоро лишила его сего
достоинства. Он, будучи знатно обдарен и обольщен вельможами польскими,
присваивавшими себе многия имения ранговые гетманские и других урядников,
преклонился на их сторону и тайно помогал их предприятиям. И поляки мало-помалу
ввели все почти то в Малороссию, что Тарасом-покойником очищено было, а для
подкрепления своих работ ввели и войска польские в места знатнейшие. Козаки,
заметивши поведение гетмана Перевязки подозрительным и вредным, отрешили его от
гетманства и предали суду воинскому, но он с помощью крамара Лейбовича,
очаровавшего яко бы стражу проданным от него для караульных табаком, бежал из-под
стражи и укрылся в Польше.
На место
низверженного Перевязки в 1633 году избран от Козаков и чинов их гетманом хорунжий
генеральный Павлюга7. Но когда он скоро после выбора начал собирать и умножать
войска для подкрепления прав своих и народных, то коронный гетман Конецпольский,
со многочисленными войсками польекими напав заблаговременно на Павлюгу и на войско
его под селом Кумейками, разбил их и выгнал из стану, который достался полякам в
добычу; а козаки с гетманом шли оборонительно пешие до местечка Боровицы, где,
укрепившись в замке, ожидали вспоможения от рассеянных войск своих. Но гетман
Конецпольский предложил козакам мир с подтверждением прежних прав и привилегий
войсковых и всей нации, и с условием принять в гетманы прежде выбранного
Перевязку, а Павлюгу, исключив из войска, оставить спокойно в его имении. Мир был
подписан и клятвами утвержден; но продолжался он потоль, пока козаки были в
укреплении; а как скоро вышли они из замка и, расстроившись, начали расходиться по
своим дорогам, то поляки тотчас явили обыкновенное свое вероломство и, напав на
расстроенных Козаков, многих из них перерубили и перестреляли без обороны, а у
других ограбили всю их збрую и обрезали усы и чуприны. Гетмана же Павлюгу,
обозного Гремича и есаулов Побидима, Летягу, Шкурая и Путила забрали под караул и,
оковавши железом, отослали в Варшаву с донесением, что они полонены во время
сражения. Правительство польское без всяких о том исследований и справок повелело
гетману Павлюге живому содрать с головы кожу и набить ее гречаною половою, а
старшинам его отрубить целиком головы и их, вместе с чучелом гетманской головы,
отослать на позор в города малороссийские. По сему велению выставлены были головы
оные на сваях в Нежине, Батурине, Умани и Черкассах, а чучела гетманские — в
Чигирине; а потом сожжены всенародно под час ярмарок.
На место замученного Павлюги выбран в
1638 году гетманом полковник нежинский Стефан Остряница8, а к нему придан в
советники из старого заслуженного товариства Леон Гуня, коего благоразумие в
войске отменно уважаемо было. Коронный гетман Лянцкоронский с войсками своими
польскими не преставал нападать на города и селения малороссийские и на войска, их
защищавшие, и нападения его сопровождаемы были грабежем, контрибуциями, убийствами
и всех родов бесчинствами и насилиями. Гетману Острянице великого искусства
надобно было собрать свои войска, везде рассеянные и всегда преследуемые поляками
и их шпионами; наконец собрались они скрытыми путями и по ночам к городу
Переяславлю. И первое предприятие их было — очистить от войск польских
приднепровские города, на обоих берегах сей реки имеющиеся, и восстановить
безопасное сообщение жителей и войск обеих сторон. Успех соответствовал
предприятию весьма удачно. Войска польские, при городах и внутри их бывшие, не
ожидая никак предприятий козацких, по причине наведеных им страхов последнею
зрадою и лютостию, над Павлюгою и другими чинами произведенною, ликовали в
совершенной беспечности и потому они везде были разбиты, а упорно защищавшиеся
истреблены до последнего. Амуниция их и артиллерия достались козакам, и они,
собравшись в одно место, вооруженные наилучшим образом, пошли искать гетмана
Лянцкоронского, который с главным войском польским собрался и укрепился в стане
при реке Старице. Гетман Остряница тут его застал и атаковал своим войском.
Нападения и отпор были жестокие и превосходящие всякое воображение. Лянцкоронский
знал, какому он подвержен мщению от козаков за злодейство, его вероломством и
зрадою произведенное над гетманом их Павлюгою и старшинами, и для того защищался
от отчаяния; а козаки, имея всегда в памяти недавно виденные ими на позорище в
городах отрубленные головы их собратий, злобились на Лянцкоронского и поляков до
остервенения и потому вели атаку свою с жестокостию, похожею на нечто чудовищное.
Наконец, сделавши залп со всех ружей и пушек и произведши дым, почти
непроницаемый, пошли и поползли на польские укрепления с удивительною отвагою и
опрометчивостию, а вломясь в них, ударили на копья и сабли с слепым размахом. Крик
и стон народный, треск и звук оружия уподоблялись грозной туче, все повергающей.
Поражение поляков было повсеместное и самое губительное. Они оборонялись одними
саблями, не успевая заряжать ружьев и пистолетов, и шли задом до реки Старицы, а
тут, повергаясь в нее в беспамятстве, перетопились и загрязли целыми толпами.
Гетман их Лянцкоронский с лучшею, но немногою конницею завременно бросился в реку
и, переправившись через нее, пустился в бег, не осматриваясь и куда лошади несли.
Стан польский, наполненный мертвецами, достался козакам с превеликою добычею,
состоящею в артиллерии и всякого рода оружии и запасах. Козаки, по сей славной
победе, воздевали руки к небесам и благодарили за нее бога, поборающого за
невинных и неправедно гонимых. Потом, отдавая долг человечеству, погребали тела
убиенных, и сочли польских мертвецов 11317, а своих 4727 человек, и в том числе
советника Гуню. Управившись с похоронами и корыстьми, погнались за гетманом
Лянцкоронским и, настигнув его в местечке Полонном, ожидающего помощи из Польши,
тут атаковали его, заперщегось в замке. Он, не допустив козаков штурмовать замка,
выслал против их навстречу церковную процессию со крестами, хоругвами и
духовенством руским, кои, предлагая мир от гетмана и от всея Польши, молили и
заклинали богом гетмана Остряницу и его войско, чтобы они преклонились на мирные
предложения. По долгом совещании и учененных с обеих сторон клятвах, собрались в
церковь высланные от обеих гетманов чиновники и, написавши тут трактат вечного
мира и полной амнистии, предающей забвению все прошедшее, подписали его с присягою
на евангелии о вечном хранении написанных артикулов и всех прав и привилегий
козацких и общенародных. За сим разошлись войска восвояси.
Гетман Остряница, разослав свои войска,
иные по городам в гарнизоны, а другие в их жилища, сам с генеральною старшиною и
многими полковниками и сотниками заехал в город Канев для принесения
благодарственных богу молений в монастыре тамошнем. Поляки, отличавшиеся всегда в
условиях и клятвах непостоянными и вероломными, сдержали трактат свой, в Полонном
заключенный, наравне со всеми прежними условиями и трактатами, у Козаков с ними
бывшими, то есть в одном вироломстве и презорстве; а духовенство их, присвоив себе
непонятную власть на дела божие и человеческие, определяло хранение клятв между
одними только католиками, а с другими народами бывшие у них клятвы и условия
всегда им разрешало и отметало, яко схизматические и суду божию не подлежащие. По
сим странным правилам, подлым коварством сопровождаемым, сведавши поляки через
шпионов своих о поезде гетмана Остряницы с штатом своим без нарочитой стражи в
Канев, тут, в монастыре, его окружили многолюдною толпою войск своих, прошедших по
ночам и байракам до самого монастыря каневского, который стоял вне города. Гетман
не прежде узнал о сем предательстве, как уже монастырь наполнен был войсками
польскими и потому сдался им без сопротивления. Они, перевязав весь штат
гетманский и самого гетмана, всего тридцать семь человек, положили их на простые
телеги, а монастырь и церковь тамошные, разграбив до последка, зажгли со всех
сторон, и сами с узниками скоропостижно убрались и прошли в Польшу скрытыми
дорогами, боясь погони и нападения от городов. Приближась к Варваше, построили они
узников своих пешо, по два вместе связанных, и каждому из них накинули на шею
веревку с петлею, за которую они ведены конницею по городу с триумфом и барабанным
боем, проповедуя в народе, что схизматики сии пойманы на сражении, над ними
одержанном; а потом заперты они в подземельные тюрьмы и в оковы. Жены многих,
захваченных в неволю чиновников, забравши с собою малолетних детей своих,
отправились в Варшаву, надеясь умилостивить и подвигнуть на жалость знатность
тамошнюю трогательным предстательством детей за отцов своих. Но они сим только
пищу кровожадным тиранам умножили и отнюдь ничего им не помогли; и чиновники сии
по нескольких днях своего заключения повлечены на казнь без всяких разбирательств
и ответов. Казнь оная была еще первая в мире и в своем роде и неслыханная в
человечестве по лютости своей и варварству, и потомство едва ли поверит сему
событию, ибо никакому дикому и самому свирепому японцу не придет в голову ее
изобретение, а произведение в действо устрашило бы самых зверей и чудовищ. Зрелище
оное открывала процессия римская со множеством ксензов их, которые уговаривали
ведомых на жертву малороссиян, чтобы они приняли закон их на избавление свое в
чистцу; но сии, ничего им не отвечая, молились богу по своей вере. Место казни
наполнено было народом, войском и палачами с их орудиями. Гетман Остряница,
обозный генеральный Сурмило и полковники Недрыгайло, Боюн и Рындич были
колесованы, и им, переломавши поминутно руки и ноги, тянули из их по колесу жилы,
пока они скончались; полковники Гайдаревский, Бутрим, Запалий и обозные Кизим и
Сучевский пробиты железными спицами насквозь и подняты живые на сваи; есаулы
полковые Постылич, Гарун, Сутига, Подобай, Харкевич, Чудак и Чурай и сотники
Чупрына, Околович, Сокальский, Мирович и Ворожбит прибиты гвоздями к доскам,
облитым смолою и сожжены медленным огнем. Хорунжие Могилянский, Загреба, Скребыло,
Ахтырка, Потурай, Бурлий и Загнибида растерзаны железными когтями, похожими на
медвежью лапу. Старшины Ментяй, Дунаевский, Скубрий, Глянский, Завезун, Косырь,
Гуртовый, Тумар и Тугай четвертованы по частям. Жены и дети страдальцев оных,
увидя первоначальную казнь, наполняли воздух воплями своими и рыданием; но скоро
замолкли. Женам сим, по невероятному тогдашнему зверству, обрезавши груди,
перерубили их до одной, а сосцами их били мужей, в живых еще бывших, по лицам их;
оставшихся же по матерям детей, бродивших и ползавших около их трупов, пережгли
всех в виду их отцов на железных решетках, под кои подкидывали уголья и раздували
шапками и метелками.
Главные члены
человеческие, отрубленные у замученных чиновников малороссийских, как-то головы,
руки и ноги, развезены по всей Малороссии и развешаны на сваях по городам.
Разъезжавшие притом войска польские, наполнившие всю Малороссию, делали все то над
малороссиянами, что только хотели и придумать могли: всех родов бесчинства,
насилия, грабежи и тиранства, превосходящие всякое понятие и описание. Они, между
прочим, несколько раз повторяли произведенные в Варшаве лютости над несчастными
малороссиянами, несколько раз варили в котлах и сожигали на угольях детей их в
виду родителей, предавая самых отцов лютейшим казням. Наконец, ограбив все церкви
благочестивые руские, отдали их в аренду I...], а утварь церковную, как-то потиры,
дискосы, ризы, стихари и все другие вещи, распродали и пропили тем же [...], кои
из серебра церковного поделали себе посуду и убранство, а ризы и стихари перешили
на исподницы... Таким образом Малороссия доведена была поляками до последнего
разорения и изнеможения, и все в ней подобилось тогда некоему хаосу или смешению,
грозящему последним разрушением. Никто из жителей не знал и не был обнадежен, кому
принадлежит имение его, семейство и самое бытие их, и долго ли оно продлится?
Всякой с потерянием имущества своего искал покровительства то у попов римских
униатских, то у жидов, их единомышленников, а своих присяжных врагов, и не мог
придумать, за что схватиться.
Войска
малороссийские, разогнанные из их жилищ и квартир, были в последнем расстройстве и
изнеможении. Однако ж еще раз собрались они порозницею при реке Мерле, и там
вместе с запорожцами в 1639 году выбрали гетмана из есаулов полковых — Карпа
Полторакожуха, который всемерно старался умножить свои войска и восстановить с
ними свободу малороссийскую, но никак не успел. Ибо поляки все пути пресекли к
сообщению с ними войск заднепровских и задесенских, кои подчинили гетманам
коронному и литовскому, а в Малороссию наслали для управления жителями своих
воевод, кастелянов, комиссаров и старост из природных польских фамилий, которые
для народа были совершенно волки хищные, а не пастыри, и народ испил от них
прегорькую чашу лютости и мщения.
Покушались поляки и на Полторакожуха,
чтобы его с войском, при нем бывшим, истребить; но он, держась пограничного края
близ степов крымских и запорожских, всегда наезды их отражал удачно, и многих
чиновников их воинских, переловив в наездах, даровал татарам в Крым, а в замену от
них получал баранов и рогатый скот для прокормления своего войска. А между тем, по
приглашению крымского хана ходил Полторакожуха с войсками своими и татарскими на
отражение многочисленных калмыцких орд, вышедших от границ китайских и нападавших
на пределы татарские, и, победив на многих схватках калмыков, прогнал их за Волгу
и оказал тем знатную услугу хану и его татарам. Пожив Полторакожуха в сем промысле
три года, помер в таборе войсковом на степях, а погребен в пустом славянском
городе — Каменном Затоне, и гробом ему служила порожняя горилочная бочка.
Правительство польское, издавна
запрещавшее и возбранявшее выборы гетманов малороссийских, умыслило, наконец,
держать в войске малороссийском наказных гетманов из старшин их генеральных и
полковников, каков покажется преданнейшим на сторону польскую, дабы удержать тем
войска сии от запрещенных им выборов. И по сему плану в 1646 году определен и
объявлен в Чигирине наказным гетманом есаул генеральный и полковник чигиринский
Иван Барабаш, а при нем в сочленах оставлен прежде выпущенный от кабинета
королевского и пожалованый от короля Жикгмунда Третьего писарем генеральным
Зиновий Богдан Хмельницкий, который задолго перед тем женился на дочери дозорцы
Чаплинского, Анне, некогда освободившей его из-под ареста. Он имел от нее сыновей
Тимофея и Юрия Хмельницких. Сей муж, будучи великого разума и искусства, в 1647
году уговорил и понудил наказного гетмана Барабаша взнесть представление к королю
от лица всея Малороссии, в которой он есть теперь верховным начальником,
следовательно и опекуном народным, о чинимых народу сему от польских войск и
начальников несносных гонениях, насильствах и крайнем его порабощении и разорении.
Королем тогда был Владислав Четвертый, известный руский патриот, ходатайствовавший
некогда за войска руские у короля отца своего, вместе с Густавом, королем
шведским. Представления Барабаша принял Владислав благосклонно, предлагал их на
рассуждение и уважение сенату и чинам польским, доказывая им в сильных выражениях,
взятых из бытия и примеров разных народов во вселенной, «что всякое правление
насильственное и тиранское, каково теперь наше в Руси, никогда не было прочно и
долговременно, но, яко нечто вынужденное и взаимными интересами и согласием
неукрепленное, всегда оно разрушалось и с треском падало. А что народ руский с
городами, селениями и землями своими соединялся с Польшею добровольно на одинакие
и равные с нею права и преимущества, сего опровергнуть мы ничем не можем, яко
утвердженного торжественными договорами и пактами, в привилегиях и архивах
хранящимись. Ежели же на опровержение того поставлять причиной возмущения
народные, то справедливость требует противоставить им и гонения их, нарушающие
права и свободы народные». Магнаты и чины королевства, большею частию преклонны
бывши на сторону примаса королевского, яко особы первенствующей духовной, на все
разрешающей, держались его советов и мнений, и обессилив с ним издавна власть
королевскую, и сделав ее одною проформою, расхитили и поделили между собою
премногие имения национальные польские и руские и потому на перемены, стяжанию и
самолюбию их противные, весьма не согласовали. И король по многих словопрениях и
уговорах, видячи, что он ни в чем не успевает, нашелся принужденным выговорить
послам малороссийским и написать к наказному гетману их и войску, между прочим,
сии достопамятные слова: «Поневаж вы воины есте и имаете у себе мушкеты и сабли,
то что вам возбраняет стать за себя и за свою свободу? Ибо видно жребий ваш таков,
чтобы иметь все от меча, и даже самую свободу; а я помогать вам не в силах,
обуреваем будучи партизанством и их факциями».
Наказный гетман Барабаш, получа рескрипт
королевский, объявил его только одному писарю генеральному Хмельницкому, но и то
по необходимости яко канцлеру нации, а от прочих чинов вовсе его утаил, держась
стороны поляков, от которых он был знатно обдарен и имел с ними нарочитую дружбу.
Хмельницкий многократно уговаривал Барабаша объявить королевское изволение чинам,
народу и войску, дабы их ободрить благоволением к ним толь справедливого и
милостивого монарха, и дать знать испод руки полякам, чтобы они ведали мысли
королевские, пособствующие невинности народной, своеволием насилуемой, и
страшились бы обороны, позволяемой самим монархом. Но Барабаш, упоенный дарами
польскими и усыпленный их льщениями, ни на что оное не уважал и принудил
Хмельницкого исполнить самому тот долг начальства, который он, Барабаш, учинить
был обязан. Хмельницкому оставалось употребить великое искусство, чтобы достать у
Барабаша королевский рескрипт, со тщанием им хранимый, и огласить его чинам и
войску. Благоприятный случай скоро ему в том способствовал. Для новорожденного
младенца в фамилии Хмельницкого надобно было иметь при крещении восприемника; к
сему упрошен Хмельницким Барабаш, и он со всею свитою своею отправился из Чигирина
в жилой дом Хмельницкого в местечко Субботов; а тамо, по совершении над младенцем
таинства крещения, начались обыкновенные в таких случаях пиршества, на которых
употчиван Барабаш и штат его с умышленным старанием. Хмельницкий, снявши у сонного
Барабаша с руки перстень и забравши пернач и шапку с кокардою, достоинство
Барабашево означающие, отправился с ними ночью в Чигирин и, явясь у жены
Барабашевой, показал ей знаки мужние, требуя у нее выдачи нужных писем из кабинета
Барабашева, яко бы им, Барабашем, для самонужнейших надобностей и скоропостижно
испрашиваемых. Жена Барабашева, видя знаки мужние и зная должность писаря
генерального, до которого дела письменные особливо принадлежат, отворила
Хмельницкому кабинет мужний, и он нашел в нем известный рескрипт королевский и
другие важные акты до народа руского и прав его относящиеся, забрал их и
отправился из Чигирина прямо в Запорожскую Сечь, и прибыл туда 7-го августа 1647
года.
В Сечи Запорожской Хмельницкий
нашел готовых и способных под ружье козаков только с небольшим триста человек, а
прочие рассеяны были но их промыслам и ловитвам рыбным и звериным. К ним призвал и
собрал Хмельницкий реестровых козаков, оставшихся от командования гетмана Гулака и
в зимовниках запорожских проживавших три тысячи сто пятнадцать человек, коим
объяви изволение королевское, позволяющее на оборону отечества, соглашал их
поднять оружие против поляков, общих своих супостатов. Козаки сии, не дождавшись
почти окончания речи Хмельницкого, единогласно возгласили готовность свою на все
его предприятия в пользу отечества и тогда же прикрыли Хмельницкого шапками своими
в знак выбора его в гетманы; но он, отклонив выбор до общего войскового и всех
чинов согласия, вызвался предводительствовать ими в прежнем своем чине и скоро за
сим предпринял завладеть городом Кадаком, наполненным польскими войсками, чтобы
сим восстановить по-прежнему сообщения Малороссии с пределами запорожскими. Атаку
над Кадаком произвел Хмельницкий скоропостижно, и штурм, учиненный им нечаянным
образом, споспешествовал его намерениям весьма удачно. Спешившиеся козаки одною их
половиною делали приступ фальшивый со стороны степной и, производя, пальбу и крик,
лежачи на земле, обратили на себя все внимание и оборонительные меры войска
польского; а другая половина пеших козаков подползла берегом днепровским под самую
крепость и водными воротами вошла в нее с малым сопротивлением; а внутри крепости
ударили козаки в тыл польских войск со всею опрометчивостью и произвели в них
страшное убийство. Поляки тогда уже уверились о впадении неприятеля в крепость,
когда им побеждены были. Действовавшие от степу козаки, сведав, что товарищи их
сражаются внутри крепости, переменили притворную атаку свою на действительную и
вломились в крепость при слабом сопротивлении и там докончали поражение войск
польских наголову, так что не остался из них ни один, которой бы возвестил роду
своему о их истреблении. Оставшаясь в городе воинская амуниция со многими всех
родов запасами досталась в добычу победителям и знатно помогла вооружить армию
козацкую.
По овладении городом Кадаком
Хмельницкий назначил его сборным местом для войска малороссийского и послал в
околичные города и селения окружные листы с извещением о предприятии его на
оборону отечества и с прописанием последовавшего на то письменного соизволения
королевского и чтобы войска малороссийские, отложась от наказного гетмана
Барабаша, дознаного зрадцы и предателя отечественного, контрактующего тайно и явно
с поляками на пагубу народную, собирались к нему в Кадак для дальнейших
советований и предприятий. Скоро за сим оповещеньем прибыли в Кадак три тысячи
человек реестровых козаков: Полтавский, Миргородский и Гадяцкий и части других
полков, удалившихся от Барабаша в ту пору, когда он вновь приводил к присяге
войска своего командования на верность службы их при поисках над Хмельницким и его
сообщниками. Барабаш, скоро сведав о предприятии и успехах Хмельницкого, тотчас
дал знать о том коронному гетману, Павлу Потоцкому, а он также в самой скорости
послал на помощь к Барабашу сына своего Стефана с девятью тысячами польских войск,
кои, соединясь с Барабашем в городе Черкассах, учинили тут распоряжения к
нападению на Хмельницкого. Барабаш, быв тогда объявлен от короля гетманом
малороссийским, имел при себе пять тысяч реестровых козаков, присягнувших ему в
верности, кои сели с ним на струги и лодки и отправились Днепром вниз, с тем чтобы
осадить Хмельницкого в Кадаке и с реки, сделать в городе высадку; а гетману
Потоцкому с тринадцатью тысячами реестровых и польских войск осадить Кадак от
степи и пресечь Хмельницкому и войску его всякую ретираду.
Хмельницкий, знавши о намерении Барабаша
и распоряжениях его с Потоцким, сделал и свои распоряжения к обороне. Он для
флотилии Барабашевой построил на одной косе днепровской, вышедшей далеко в реку,
сильную батарею и, снабдя ее тяжелою артиллериею и пехотою с длинными копьями,
прикрыл все то насаженным вокруг батареи тростником и кустарником. А в Кадаке
оставил небольшое число пехоты, приказав ей всегда показываться на валах и
батареях городских и, расхаживая с места на место, увеличивать число свое; сам же
со всем конным и пешим войском скрылся в байраках за несколько верст перед
Кадаком. Войска польские шли степом, вровень с пловучею по Днепру флотилиею
Барабашевою; и как только сблизилась и насунулась флотилия сия на батарею, то
произведен с ней сильный залп из пушек, весьма удачно наведенных по судам, с
которых многие были разбиты и повреждены, а остальные, отяжелены бывши
навалившимися в них из разбитых судов людьми, начали приставать в беспорядке к
берегам. Хмельницкий по первому из пушек выстрелу вышел со всем своим войском из
байраков и ударил во фланги и тыл войск польских, не ожидавших такового нападения.
Сражение было тяжкое и убийственное. Хмельницкий, врезавшись с своими войсками в
середину польских, смешал их и отнял всю артиллерию неприятельскую, а затем,
поражая неприятеля своими выстрелами и копьями, против которых всегда поляки
трепещут и стоять не могут, загнал их между города и Днепра в узкое место и тамо
простых драгунов и жолнеров польских истребил до последнего, а чиновников их и
всех реестровых козаков принудил положить оружие и отдаться в плен; и сих
чиновников осталось сорок три человека, в том числе и гетман Потоцкий.
По истреблении Хмельницким польских
войск, бросился он к реестровым козакам, приплывшим с Барабашем на флотилии; он
застал их на берегу Днепра, устроенных к обороне. Хмельницкий, не делая на них
нападения, велел выставить противу них белое крещатое знамя с провозглашением:
«Мир христианству». Потом пригласил к себе под знамя всех чиновников и многих
козаков, отложивших от себя оружие, и так говорил им: «Помыслите, братие и други,
помыслите и рассудите, противу кого вы вооружились и за кого хотите брань с нами
иметь, и кровь свою и нашу втуне проливать? Я и окружающее меня товариство есть
единокровная и единоверная ваша братия; интересы и пользы наши одни суть с
пользами и нуждами вашими. Мы подняли оружие не для корысти какой или пустого
тщеславия, а единственно на оборону отечества нашего, жизни нашей и жизни чад
наших, а равно и ваших! Все народы, живущие во вселенной, всегда защищали и будут
защищать вечно бытие свое, свободу и собственность, и самые даже пресмыкающиеся по
земле животные, каковы суть звери, скоты и
|
