ИСТОРИЯ
РУСОВ
(Уривки)
На место
Скалозуба, в 1592 году избран гетманом из есаулов генеральных заслуженный в войске
малороссийском природный шляхтич польский Федор Косинский1, и в его время началась
известная оная эпоха ужаса и губительства для обоих народов, польского и руского,
эпоха, умолченная по историям или легко в них описанная, но которая, потрясши
Польшу до самого основания и колебавши ее более ста лет, низринула, наконец, в
бездну ничтожества, а народу рускому давши испить самую горестную чашу, каковую и
во дни Нерона и Калигулы2 не все христиане вкушали, преобразила его в иной вид и
состояние. Это значит уния, выдуманная в Риме папою Климентом VIII3 и принесенная
каким-то польской породы прелатом Михаилом Кунинским. Она явилась здесь в лисьей
коже, но с волчьим горлом. Епископы руские и митрополит их киевский Михаил Рогоза
со многими архимандритами и протопопами в 1595 году приглашены были самым
лестнейшим образом в город Брест-Литовский на совет братерский. Названо сие
собрание духовным греческой церкви собором. Председательствовавший в нем нунций
папежский со многим римским духовенством, ниспослав рускому духовенству
благословение папское и дар святого духа, воззывал его к единоверию и сопричастию
славы, обладающего миром, и в сочлены повелителя вселенной. В приданное к тому
обнадеживали наддачею епископам и монастырям деревень с подданными, а белому
священству по пятнадцати домов в послушание или рабство из их же прихожан. Сие
действительно и исполнено определением короля и сената, слепо повиновавшихся
изволениям папским. Духовенство руское, прельстясь порабощением себе толикого
числа своих соотчичей и чад духовных и не заботясь нимало о обязанностях своих
пред богом, пред общею церковию и пред народом, их избравшим, подписали согласие
на унию и присягою то утвердили. И сих предателей было восемь епископов и один
митрополит Рогоза с архимандритами и протопопами, а именно: 1-й — Ипатий, епископ
владимирский и брестский, прототроний константинопольский; 2-й — Кирилл Терлецкий,
епископ луцкий и острожсний, екзарх патриаршеский; 3-й — Ермоген, епископ полоцкий
и витебский; 4-й — Иоанн Гоголь, епископ пинский и туровский; 5-й—Дионисий,
епископ холмский и бельский; 6-й — Иннокентий Борковский, епископ черниговский и
остерский; 7-й — Ираклий Шеверницкий, епископ волынский и почаевский, и 8-й —
Феоктист, епископ галицкий и львовский. А не соблазнившихся епископов, возвысивших
сан свой пастырский благоразумием и твердостию, прямо апостольскою, устояло только
три: северский Иоанн Лежайский, потомок князей Северских; переяславский Сильвестр
Яворский и подольский Иннокентий Туптальский, да протопоп новгородский Симеон
Пашинский. Сии мужи, исполнившись ревности по вере своей древней апостольской и по
отечественным законам и обрядам, возражали соборищу оному, препирали его и,
наконец, торжественно пред ним и пред целым светом протестовали, что они, бывши
членами великой католической церкви греческой и иерусалимской и не имевши от ее
патриархов и всего духовенства согласия и позволения на перемену догматов и
обрядов, древними вселенскими соборами утвержденных, не признают вводимых в нее
новостей и творцов их законными и правильными и весьма от них, яко от самозванства
и заблуждения, отрицаются. Соборище оное, по многих словопрениях и угрозах, не
поколебавши сих столпов церкви, предало их оскорблению и, урезавши им бороды,
изгнало из сонмища своего, осудив на лишение сана их и должностей. Гетман
Косинский, сведавши о заводимых в Бресте новостях толикой важности, тотчас сделал
сильные от себя представления: одно к королю и сенату, а другое — в самое
Брестское собрание. В первом доносил он яко наместник королевский и министр
правления, «что перемена в вере и обычаях народных, в Бресте заводимая
духовенством без согласия народного, есть преткновение, весьма опасное и
неудобоисполнимое и что согласить умы человеческие и совесть каждого — есть дело
почти не человеческое, а божие, и он не надеется удержать народ в слепом
повиновении духовенству и своевольно нововводимым в церковь правилам и просит
правительство отвратить зло оное или дать время народу на размышление». В собрание
Брестское писал гетман яко глава народа, «что собравшиесь туда руское духовенство
не имеет от чинов нации и от народа никакого полномочия на введение в их веру и
обряды перемен и новостей, а без того не имеет оно власти и сими обременять народ
своевольными их правилами и вымышлениями; и что сие духовенство, быв избрано в их
должности от чинов и народа и содержано на их же коште, может всего того лишиться
от тех же чинов и народа при их неудовольствии; а он, гетман, ни за что тут не
ручается и советует собранию приостановить постановления свои до общего
размышления и суждения».
На сии
гетманские представления правительство и собрание, сделав ему притворное
снисхождение, звали его на совет в Брест. Но когда он туда прибыл, то тотчас был
арестован и предан суду соборища римского и руского, кои дав ему вину апостата или
отступника, осудим его на смерть и замуровавши в одном кляшторе в столп каменный,
названный клеткою, уморили голодом. И так гетман Косинский за ревность свою к
благочестию и спокойствию народному учинился первою жертвою унии. Козаки, сведав о
его заключении, собрались в числе семи тысяч и отправились к Бресту для его
освобождения. Но польские войска, встретивши их под местечком Пяткою, сразились с
ними и были разбиты наголову и разогнаны; но козаки в живых уже Косинского не
застали и дали сигнал ко всеобщей брани.
Чины
и козаки малороссийские, недопускаемы бывши в главный город их Черкассы, занятый
гарнизоном коронного гетмана польского, собрались в городе Чигирине и по довольном
и предовольном советовании приговорили единогласно на основании стародавних прав
их и привилегий, королями и договорными пактами утвержденных, выбрать гетмана с
должностию и преимуществом прежних гетманов. И за сим приговором в 1596 году
выбрали гетманом генерального есаула Павла Наливайка, и от него со всеми чинами и
войском, чрез депутата и посланника своего, полковника Лободу, послана к королю,
Жикгимунту Третьему, просьба такового содержания: «Народ руский, быв в соединении
первее с княжеством литовским, потом и с королевством польским не был никогда от
них завоеванным и им раболепным, но, яко союзный и единопленный от единого корене
славянского, альбо сарматского происшедший, добровольно соединился на одинаких и
равных с ними правах и преимуществах, договорами и пактами торжественно
утвержденных, а протекция и хранение тех договоров и пактов и самое состояние
народа вверены сим помазанникам божим, светлейшим королям польским, яко же и
вашему королевскому величеству, клявшимся в том при коронации пред самим богом,
держащим в деснице своей вселенную и ея царей и царства.
Сей народ в нуждах и пособиях общих
соединенной нации ознаменовал себя всемерною помощию и единомыслием союзным и
братерским, а воинство руское прославило Польщу и удивило вселенную мужественными
подвигами своими во бранех и в обороне и расширении державы польской. И кто устоял
из соседствующих держав противу ратников руских и их ополчения? Загляни,
найяснейший королю, в хроники отечественные, и они досвидчут тое; вопроси старцев
своих, и рекут тебе, колико потоков пролито крови ратников руских за славу и
целость общей нации польской, и коликия тысячи и тьмы воинов руских пали острием
меча на ратных полях за интересы ее. Но враг, ненавидяй добра, от ада изшедший,
возмутил священную оную народов едность на погибель обоюдную. Вельможи польские,
сии магнаты правления, завиствуя правам нашим, потом и кровию стяжанных, и
научаемы духовенством, завше мешающимся в дела мирские, до их не надлежныя,
подвели найяснейшого короля, нашего пана и отца милостивого, лишить нас выбора
гетмана на место покойного Косинского, недавно истраченного самым неправедным,
постыдным и варварским образом, а народ смутили нахальным обращением его к унии!
При таковых от магнатства и духовенства чинимых нам и народу утисках и фрасунках,
не поступили, еднак, мы ни на что законо-преступное и враждебное, но, избравши
себе гетмана по правам и привилегиям нашим, повергаем его и самих себя
милостивейшему покрову найяснейшего короля и отца нашего и просим найуниженнейше
монаршого респекту и подтверждения прав наших и выбора; а мы завше готовы есьмы
проливать кровь нашу за честь и славу вашего величества и всей нации!» Посланный с
сей просьбой полковник Лобода имел у короля приватную аудиенцию, и на ней король,
удивляясь поступкам его министерства, не отписал, однако, ничего к гетману и
войску малороссийскому, а сказал Лободе, что он при первом сейме будет стараться
уничтожить затеи министров и духовенства; а до того времени велел гетману и войску
вести себя мирно и злагодно с войсками и чинами польскими.
Гетман Наливайко отправил во все города и
повиты чиновников и товариство, а в знатнейшие послал самого полковника Лободу с
универсалом, извещающим о его выборе по правам и привилегиям отечественным и о
вступлении своем в правление по изволению королевскому, советуя и повелевая притом
чинам, войску и народу не предпринимать ничего враждебного противу конси-стующего
в городах и селениях войска польского, а ожидать о выводе оного повеления от
верховной власти; в рассуждении же унии вести каждому себя спокойно, следуя своей
совести. Коронного польского гетмана известил также Наливайко о его правлении по
изволению королевскому. Но скоро за сим приходили к гетману известия из городов и
повитов, что посланные от него чиновники и товариство поруганы, прогнаны, а многие
и побиты поляками и что войска польские собираются к Черкассам и Белой Церкви в
полном вооружении. Посему гетман Наливайко принужденным нашелся собрать и свои
войска к Чигирину и стал обозом при реке Тясмине, где, укрепивши стан свой окопами
и артиллериею, ожидал начинания от поляков. Они скоро появились в числе
множественном под начальством коронного гетмана Жолкевского.
Наливайко сначала выставил против них на
возвышенном месте три белые хрещатые хоругви, то есть знамена с крестами на них
вышитыми и с подписью или девизом: «Мир христианству, а на начинщика бог и его
крест». Поляки насупротив знамен, мир возвещающих, выставили на шибеници трех
малороссийских чиновников — Богуна, Войновича и Сутигу, от гетмана в город
посланных, и тогда же в виду обоих войск повешенных с надписью: «Кара бунтовцом!»
За сим явлением началась от поляков атака на стан козацкий. Наливайко
заблаговременно учредил в скрытом месте за станом сильную засаду из отборных
войск, построенных фалангою, и когда началась обапольная с орудий и ружьев
жестокая пальба и сделалось кружение дыма, он вывел свою фалангу из засады и
ударил опрометчиво на самый центр армии польской; а в ту самую пору двинулись
козаки вперед из стана и, поставив поляков в два огня, смешали их и произвели
страшное между ими поражение. Убийство и сеча продолжались более семи часов.
Козаки, имея в виду бесчестно умерщвленных и висящих своих собратий, так
ожесточились и остервенились против поляков, что и слышать не хотели о згоде или
пардоне. Раненых и павших на землю в другой раз добивали, бросавшихся в реку и
утопавших вытягивали арканами и резали; словом сказать, спаслись бегством только
одни, имевшие отменно быстрых коней, а прочие пали на месте и порозницею по степи.
При разборе и погребении тел сочтено, а по-козацки «накарбовано» мертвых поляков
17330 человек. Мертвецы сии были наволочены великими ярусами вокруг шибеницы, где
товариство висело, и там зарыты, а висевшие с торжеством сняты, везены и погребены
в церкви соборной чигиринской Преображения господня, с надписью на гробах
невинного их страдания за отечество и веру православную.
Гетман Наливайко по первом с поляками
сражении, так счастливо произведенном, разделил войска свои надвое: одну часть под
командою полковника Лободы послал в города заднепровские и задесенские с
повелением выгонять оттуда поляков и духовенство, зараженное униею; а сам с другою
частию войска пошел тою стороною, что между рек Днепра и Днестра. Проходя обе
части войск в свои назначения, имели многие сражения с поляками, собиравшимися из
городов и селений малороссийских и вновь приходящими к ним на подкрепление из
Польши, и всегда их наголову разбивали и разгоняли, получая в добычу обозы их и
вооружения. И таким образом очищая гетман Малороссию от поляков и унии, принужден
был два города свои, Могилев над Днестром и Слуцк над Случью, запершиесь с
сильными гарнизонами польскими и многими униатами, чинившими крепкие вылазки,
доставать штурмом, причем, оба те города сожжены и разорены были до основания, а
поляки выбиты до последнего. И все сии походы, сражения и штурмы произведены были
в три с половиною месяца. Наконец, сошедшись гетман с полковником Лободою при реке
Суле, напали там на обоз с войсками двух гетманов коронного и литовского,
укрепленный окопами и палисадами, окружили его и четыре дня штурмовали, и уже
часть укреплений опрокинули, но приехавшие тогда же из Варшавы посланники
королевские сделали всему конец. Король писал ко всем трем гетманам, чтоб брань и
вражду тотчас они прекратили и на вечный мир и утверждение прав и привилегий
руских подписали в лице обоих войск трактат и присягою его утвердили; а он,
король, со всеми чинами и сеймом, даровав войску и народу рускому полную амнистию,
забывая вечно все прошедшее, подтвердили уже пакты их и привилегии на вечные
времена. И так первая война с поляками кончена, трактат подписан и присягою с
обеих сторон утвержден. Войска, изъявляя наружную приязнь и косо посматривая один
на другого, разошлись восвояси.
Гетман
Наливайко, распустя войско и воротясь в Чигирин, старался всемерно восстановить
прежнее устроение и порядок в городах и повитах, войною разрушенные, и очистить
церкви и духовенство, униею зараженные. Некоторые из духовенства прямо отстали от
сея заразы, а другие притворялись быть таковыми; но все они сожалели о потерянии
власти над народом, от поляков слишком им наданной: ибо сверх порабощенных им по
пятнадцати домов из парафиян, владеемых ими как невольниками, повинен всяк
парафиянин договариваться с попами о платеже им за главные требы христианские,
каковы суть: сорокоусты и субботники по умершим и венчание новобрачных. В таковых
случаях бывали продолжительные и убедительные просьбы прихожан пред попами и
называлось то єднать попа, и попы, исчисляя достаток просителя, вымогали как можно
большей заплаты, а сии о уменьшении ее просили с поклонами до земли, а часто и со
слезами.
От сего-то вышла известная
пословица народная: «Жениться не страшно, а страшно єднать попа». Сей мерзостный
обычай, с тех пор вкравшийся, продолжается, по несчастию, и до днесь, и попы сверх
установленных им доходов делают свои бесстыдные вымогательства и мытничества
по-прежнему и полагают даже за требы христианские, как-то: сорокоусты, субботники
и другие по своему произволению, и никто о том не проречет и не возопиет.
Между тем в 1597 году настало время
посылать в Варшаву депутатов на сейм валный или главный; а их всегда посыпано
четырех от воеводств, трех от уряду гетманского и войска, а пять от городов
знатнейших и посольства. В числе войсковых депутатов досталось быть полковнику
Лободе, судье полковому Федору Мазепе, и сотнику киевскому Якову Кизиме. Они со
всеми другими депутатами туда и выправлены. Но и сам гетман восхотел с ними ехать,
не столько для сейма, как ради принесения королю своему усерднейшего почтения и
повиновения, о котором он всегда помышлял. По приезде гетмана и депутатов в
Варшаву в первую ночь взяты на квартирах под караул и повержены тогда же в
подземную темницу, а по двух днях без всяких спросов и суждений вывели гетмана и с
ним Лободу, Мазепу и Кизима на площадь и, объявив им вину гонителей на веру
Христову, посадили живых в медного быка, и жгли быка того малым огнем несколько
часов, пока вопль и стон страдальцев был слышен, а наконец тела замученных в том
быку сожжены в попел. Сие жестокое и бесчеловечное варварство выдумано римским
духовенством по правилам и мастерству их священной инквизиции, а произвели его в
такое бесстыдное действие вельможи польские, владевшие вместе с примасом всем
королевством, ибо надобно знать, что власть королевская с 1572 года, то есть со
времени первого избирательного короля Генриха Валезского, вызванного в Польшу из
Франции и от своевольства поляков опять во Францию воротившегося, была весьма
ослаблена; а от другого короля, Сигизмунда, посвятившего себя из малолетства в сан
духовный и из кляштора в короли призванного, и совсем власть оная упала, а
присвоили ее себе вельможи или магнаты королевства и духовенство римское,
державшие короля за одну проформу. Самые сеймы народные не что иное были, как
твари магнатов и духовенства, подобранные ими и их партиями из так называемой
убогой или чиншевой шляхты и факторов их городских, кои чрез все время сеймов
одевались и содержались на коште вельмож и кляшторов. Историки польские, Вагнер4 и
другие, сколько ни увеличивали вин козацких и сколько не прикрывали самовластных
посягательств вельмож и духовенства римского на землю рускую, пишут, однако, что
«миссия духовенства римского, замыслив произвести в руской религии реформу для
единства с своею, слишком поспешила совершить ее так нагло и так отважно в народе
грубом и всегда воинствующем; а министерство правительственное, стремясь на
староства и маентки урядников руских, и того больше ошибок наделало. Оно, давши
амнистию первому ватажце козацкому Наливайку и его сообщникам, в торжественных с
ними трактатах, клятвами утвержденных, а духовенством на право разрешенных,
наконец, забравши фортельно на сейме национальном, всеми народами за святость
чтимом, потратило их самым варварским образом, против, чести, совести и всех прав
народных и вместо того, чтобы врачевать болезнь народную, больше ее язвы
растравило».
По истреблению гетмана
Наливайка таким неслыханным варварством вышел от сейма или от вельмож, им
управлявших, таков же варварский приговор и на весь народ руский. В нем объявлен
он отступным, вероломным и бунтливым и осужден в рабство, преследование и
всемерное гонение. Следствием сего нероновского приговора было отлучение навсегда
депутатов руских от сейма национального, а всего рыцарства от выборов и должностей
правительственных и судебных, отбор староста, деревень и других ранговых имений от
всех чиновников и урядников руских и самых их уничтожение. Рыцарство руское
названо хлопами; а народ, отвергавший унию, — схизматиками. Во все
правительственные и судебные уряды малороссийские насланы поляки с многочисленными
штатами, города заняты польскими гарнизонами, а другие селения их же войсками. Им
дана власть все тое делать народу рускому, что сами схотят и придумают, и они
исполняли наказ сей с лихвою, и что только смыслить может своевольное, надменное и
пьяное человечество, делали то над несчастным народом руским без угрызения
совести. Грабительства, насилие женщин и самых детей, побои, мучительства и
убийства превзошли меру самых непросвещенных варваров. Они, почитая и называя
народ невольниками или ясыром польским, все его имение признавали своим.
Собиравшихся вместе нескольких человек для обыкновенных хозяйских работ или
празднеств, тотчас с побоями разгоняли, и о разговорах их пытками истязывали,
запрещая навсегда собираться и разговаривать вместе. Церкви руские силою или
гвалтом обращали на унию. Духовенство римское, разъезжавшее с триумфом по Малой
России для надсмотра и понуждения к униатству, вожено было от церкви до церкви
людьми, запряженными в их длинные повозки по двенадцати и более человек в цуг. На
прислуги сему духовенству выбираемы были поляками самые краснейшие из девиц
руских.
Страдание и отчаяние народа
увеличилось новым приключением, соделавшим еще замечательнее всей земле эпоху.
Чиновное шляхетство малороссийское, бывшее в воинских и земских должностях, не
стерпя гонений от поляков и не могши перенесть лишения мест своих, а паче
потеряния ранговых и нажитых имений, отложилось от народа своего и разными
происками, посулами и дарами, закупило знатнейших урядников польских и духовных
римских, сладило и задружило с ними и мало-помалу согласилось первее на унию,
потом обратилось совсем в католичество римское. Впоследствии сие шляхетство,
соединяясь с польским шляхетством свойством, родством и другими обязанностями,
отреклось и от самой породы своей руской, а всемерно старалось изуродовать
природные названия, приискивать и придумывать к ним польское произношение и
называть себя природными поляками. Почему и до днесь видны у них фамилии совсем
руского названия, каковых у поляков не бывало и по их наречию быть не могло,
например: Проскура, Чернецкий, Кисиль, Волович, Сокирка, Комар, Ступак и премногие
другие, а из прежнего Чаплины назвался Чаплинский, из Ходуна — Ходинский, из Бурки
— Бурковский и так далее. Следствием переворота сего было то, что имения сему
шляхетству и должности их возвращены, а ранговые утверждены им в вечность и во
всем сравнены с польским шляхетством. В благодарность за то приняли и они, в
рассуждении народа руского, все систему политики польской и, подражая им, гнали
преизлиха сей несчастный народ. Главное политическое намерение состояло в том,
чтобы ослабить войска малороссийские и разрушить их полки, состоящие из реестровых
Козаков, в чем они и успели. Полки сии, претерпев в последнюю войну немалую убыль,
не были дополнены другими; от скарбу и жилищ козацких запрещено чинить всякое в
полки вспоможение. Главные начальники воинские, перевернувшись в поляков, сделали
в полках великие вакансии. Дисциплина военная и весь порядок опущены, и козаки
реестровые стали нечто пресмыкающеесь, без пастырей и вождей. Самые курени
козацкие, бывшие ближе к границам польским, то от гонения, то от ласкательств
польских, последуя знатной шляхте своей, обратились в поляков и их веру и
составили известные и поныне околицы шляхетские. Недостаточные реестровые козаки,
а паче холостые и мало привязанные к своим жительствам, а с ними и все почти
охочекомонные, перешли в Сечь Запорожскую и тем ее знатно увеличили и усилили,
сделав с тех пор, так сказать, сборным местом для всех Козаков, в отечестве
гонимых, а напротив того, знатнейшие запорожские козаки перешли в полки
малороссийские и стали у них чиновниками, но без дисциплины и регулы; от чего в
сих полках видимая сделалась перемена.
В
продолжение на Малороссию польских гонений полки малороссийские иные соглашены в
послушание коронного гетмана, а другие, согласясь с козаками запорожскими, в 1598
году выбрали себе гетманом обозного генерального Петра Конашевича Сагайдачного, и
он первый начал писаться гетманом запорожским, а по нем и все бывшие гетманы в
титулах своих прибавлять войско Запорожское начали. Им последуя, титуловались
также полковники и сотники малороссийские, да и самое войско малороссийское часто
запорожским войском называлось. А вошло название сие в обычай как для различия от
тех полков, кои были в послушании коронных гетманов, так и для удержания прав
своих на выборы, кои поляками при всех случаях воспящаемы и пресекаемы были в
селениях малороссийских; а запорожские козаки, напротив того, вошедши в выборы
малороссийские, прежде сего для них чуждые, и быв удалены от селений и от
сообщения с поляками, могли удобно сберечь права и свободы войсковые и отвращать
от них насилия поляков. Между тем гетман Сагайдачный, сведав, что татары крымские,
пользуясь замешательствами малороссийскими, сделали в пограничные селения набеги и
угнали в Крым многих пленников малороссийских, отправился с пешим войском на
лодках запорожских в Черное море, где одна половина войска поплыла к городу Кафе,
а другая с самим гетманом вышла в Сербулацкой пристани на берег и прошла мимо гор
Кафских к тому же городу и, атаковав город сей от моря и от гор, взяла его
штурмом. Пленники, в нем найденные, освобождены и забраны войском, а жители выбиты
до последнего и город разграблен и сожжен. Гетман, пройдя горами к городу Козлову,
сделал предместьям его то же, что и Кафе; а жители, убравшись в замок, просили
пощады и выпустили всех пленников с великими дарами к гетману, который, кончивши
так счастливо свою экспедицию, возвратился с пленными и великою добычею в свои
границы...
Гетман Сагайдачный, забрав в
команду свою все войска малороссийские и имев предписание от короля Жикгимунта
III, отправился вместе с войсками польскими противу турок и, встретивши их за
Днестром, в Буковине, повел на них фальшивую атаку с одними легкими войсками; а
пехоту, между тем, устроил с своею конницею и артиллериею на двух возвышенностях,
закрытых зарослями. Турки, по обыкновенной азиатской запальчивости, гнали легкие
войска в полном жару и расстройстве; а сии, всегда подаваясь назад с легкими
перестрелками, делали перед ними обыкновенный круг маяком и завели турок в
середину построенных войск польских и малороссийских между возвышенностей и
кустарников. Войска сии, вдруг сделав с двух сторон сильные залпы артиллерией и
ружьями, повергли турков целые тысячи; а конница, обхватив с тылу и боков,
перемешала их и совсем расстроила, так что турки, метаясь в беспамятстве то в ту,
то в другую сторону, были все перебиты и переколоты, а спаслись одни, бросившие
оружие свое и знамена на землю и опустившиеся в одну балку, где, положась ниц,
просили пощады, и тогда же получили ее. Победителям досталась в добычу вся
артиллерия турецкая, весь их обоз с запасами и все вооружение, у живых и мертвых
собранное; мертвецов же их при погребении сочтено 9 715 человек, в плен взято
более 1000, в том числе семь пашей разных степеней и семнадцать человек других
чиновников; да убежало от обозу и скрылось в зарослях и байраках более тысячи.
Гетман, отправив всех пленников и все
излишнее с амуницией и запасами в Каменец-Подольский для препровождения в
дальнейшие оттоль назначения, продолжал поход свой между Молдавии и Валахии,
преследуя турков, которых, встретив несколько отрядов и корпусов на походе, разбил
их и обратил в бегство с великими их потерями. Наконец сблизился к главной армии
турецкой, расположенной при городе Галаце, под командою Сераскира, паши
Силистрийского, Топал-Селима. Гетман, обозрев ее положение и укрепив стан свой
окопами и артиллериею, ожидал на себя турецкого нападения. Но приметив, что рекою
Дунаем приходят на судах свежие в турецкую армию подкрепления, решился сам
атаковать турков. И в одно утро, на самой заре, выступил из стана своего, построил
пехоту свою в две фаланги и, прикрыв ее конницею, повел на стан турецкий, который
одним фасом и тылом примыкал к реке и строениям форштата. Первый выстрел турецкой
артиллерии направлен был на конницу гетманскую, которая и потерпела от него
немалую в лошадях потерю. Но скоро за выстрелом вдруг конница удалилась в стороны,
а пехота одною фалангою опустилась к реке и, обошед при самой воде фланговую
батарею турецкую, не дав ей вновь зарядить пушек, ввалилась в стан турецкий и
форштат городской и, сделав выстрел из ружьев, начала работать копьями: а другая
фаланга во всей опрометчивости, бросясь ползком на окопы турецкие и произведя
ружейный выстрел на турков, окопы защищавших, устремилась на них с копьями.
Конница же между тем делала натиски свои с других сторон стана турецкого,
развлекая силы их во все стороны, и по долгом убийственном сражении турки,
наконец, опрокинуты и побежали в город. Они, обстрелявшись ружьями и пистолетами,
не могли их скоро заряжать вновь; а козаки всегда поражали их копьями, против
которых саблями и кинжалами обороняться почти невозможно, или оборона сия очень
противу копьев слаба есть. Погоня за турками сделана только до реки и замку, а
дальше производить ее запрещено было козакам, и они получили себе в добычу весь
стан турецкий со множеством артиллерии, запасов и богатств. Наконец, подвезена
была тяжелая артиллерия к замку и начата из оной пальба. Но турки, севши на суда,
убрались за Дунай, оставив город с одними жителями, которым, яко христианам,
никакого зла не причинено.
Гетман,
оставляя Галац, направил поход свой в Бессарабию. Но подоспевший к нему гонец из
Варшавы привез от короля повеление, чтобы он возвратился с войсками в свои
границы, а турков оставил в покое, потому что от их правительства учинено
перемирие и соглашаются на вечный мир. Гетман, приближаясь к своим границам,
отпустил от себя войска польские и, продолжая поход в Малороссию, встретил при
Буге другого гонца, из Сечи Запорожской посланного, чрез которого уведомляет его
кошевой Дурдило, что крымские татары, пользуясь заграничною отлучкою гетмана и
войск малороссийских, пошли своими станами за реку Самар, на грабеж в восточную
Малороссию. Гетман, оставив пехоту свою следовать обыкновенным маршем в свои
жилища, с конницею поспешал форсированным к Днепру, а переправясь через него,
расположился скрытно в лугах днепровских около устья Конских Вод и посылал к реке
Самара частые разъезды для разведывания о повороте из Малороссии татар. Через
несколько дней прибежали к нему, запыхавшись, разъезжие козаки и возвестили, что
татары с превеликим ясырем и со множеством всякого скота перебираются через Самару
и при ней иметь будут свой ночлег. Гетман, отправясь на всю ночь с войском своим к
Самаре, напал тут на самой заре на табор татарский, обширно расположенный по
течению реки: первый выстрел из пушек и ружей и произведенный крик разогнал
верховых татарских лошадей, а самих татар обезумил и привел в крайнюю робость.
Они, шатаясь по табору, не знали что делать, а козаки, проходя лавою через весь
лагерь, кололи и рубили их почти без всякой обороны. Пленники обоего пола, увидя
неожиданную себе помощь, развязывали один другого и принялись также за татар с
самою злобною жестокостию. Копья и сабли татарские, оставленные на ночь в куче,
были для пленников готовым вооружением, и татары от собственного оружия погибали
тысячами. Таким образом истреблены татары все до последнего, так что не осталось
из них никого, кто бы возвестил в Крыму о их погибели. Весь табор татарский со
всем тем, что они не имели, достался победителям в добычу, а пленники
малороссийские до несколько тысяч обоего пола душ не только что освобождены из
неволи, но и награждены лошадьми и вещами татарскими достаточно и возвратились в
свои жилища, равно и гетман с своим войском прибыл в резиденцию свою благополучно
и со славою многою.
Гетман Сагайдачный,
после означенных походов, никаких других сам не предпринимал, а при обыкновенных и
всегдашних почти беспокойствах и набегах пограничных, командировал наказного
гетмана своего, Петра Жицкого и старшин генеральных и полковников с корпусами и
командами, смотря по надобности и силам противным. И бывши сам спокойным
правителем гетманства, поправлял внутренние беспорядки правительственные и
воинские, воспящал усильно униатство, возвращал из него церкви, и в том числе и
соборную Киевскую Софию, созидал вновь их и, между тем, построил Братский Киевский
монастырь на Подоле, под распоряжением того же наказного гетмана, Петра Жицкого,
яко в архитектуре сведущего; надал сему монастырю достаточные деревни и возобновил
в нем с помощию митрополита киевского, Петра Могилы, древнюю Киевскую Академию,
заведенную со времен последнего крещения России5, но от нашествия на Россию татар,
крывшуюсь в разных монастырях и пещерах. И поживши Сагайдачный в полной славе
великого и важного гетмана малороссийского более двадцати лет, скончался в Киеве
1622 году и погребен в церкви того созданного им Братского монастыря, коего
почитался он главным ктитором.
Поляки,
уважая храбрость и заслуги Сагайдачного, не смели при нем явно производить в
Малороссии своих наглостей, да и самая любимая их уния несколько приутихла и
простыла. А что знатнейшее малороссийское шляхетство все почти обратилось к ним в
католичество и осталось в руской религии из народа одно среднее и низшее сословие,
то дали они новый титул униатству, назвав его: «хлопска вяра». По смерти
Сагайдачного возобновили они прежнее гонение в народе и политику на расстройство
войск малороссийских; почему и подчинили войска реестровые коронному и литовскому
гетманам, выбор же в малороссийские гетманы весьма запрещен, а ранговые гетманские
имения разобрали и разделили между собою магнаты польские. На народ, кроме
обыкновенных податей — подымных и поземельных, наложены еще индукта и евекта, т.
е., пошлинный сбор с покупки и продажи всех съестных припасов и со всех других
вещей и животных, в продажу и покупку производимых; и все те сборы были общие, со
всех жителей малороссийских взимаемые. А для держащихся православия или греческой
религии особая, сверх того положена подать, похожая на дань апокалипсическую, во
дни антихристовы описываемую; и для сего пред праздником воскресения Христова по
всем городам и торжищам продаваемые мирянам обыкновенные на пасху хлебы были под
стражею урядников польских. Покупающий пасху униат должен иметь на груди лоскут с
надписью: «униат», таковой покупает ее свободно; не имеющий же начертания того на
груди своей платит дань по тинфе и по половине ее от хлеба, смотря по величине и
ценам тех хлебов. В знатнейших городах и торжищах отдан сбор сей пасочный также в
аренду или откуп жидам, которые, взимая дань сию без пощады, располагали еще и
число пасок, какому хозяину сколько по числу семейства иметь их должно, и потому
силою их накидали; а у таковых хозяев, кои сами пекли пасочные хлебы, досматривали
жиды и ценили при церквах на их освящении, намечая все хлебы как базарные, так и в
домах печеные, крейдою и углем, чтобы они от дани не угонзнули...
Султан турецкий, Осман Второй, сведав о
возобновившейся у поляков с козаками давней вражде и надеясь, что козаки слабо
врагам своим помогать будут, повелел войскам турецким нападать на границы
польские, присутствуя сам в городе Бухаресте. От стороны поляков командирован
против турок
|
